Читать
Всю дорогу до дома Элис размышляла над сделанным. И чем больше размышляла, тем хуже становилось. Та ее часть, что ей самой представлялась в виде жадной и капризной девчонки, с ликующими криками носилась в возведенных вокруг нее стенах цивилизованности и все норовила их пнуть.
Одним из камней, лежащих в основании этих стен, было представление о том, что рабство – это плохо. Вообще. Никакие «это для его же блага» и «я же буду хорошо с ним обращаться» тут не работали. Элис хотелось найти еще какое-нибудь оправдание, не такое шаткое, хотя в глубине души она и сознавала, что это все жалкие отговорки.
Наконец, когда в отдалении показался ее дом, ей в голову пришла еще одна, казалось бы, очевидная идея.
– Слушай, эльф… Как тебя? Рунк?
– Рунга, – неожиданно сердито ответил невольник и тут же исправился. – Но госпожа может называть мой народ так, как ей угодно.
Отлично. Просто замечательно. Элис чуть не рассмеялась от облегчения. Он может говорить на том же языке, что и она (откуда она сама знала адалиен, так и осталось невыясненным). С очень необычным акцентом, чем-то похожим на шахринский, чем-то неуловимо отличающимся, но понять его она могла. А еще он выразил недовольство. Недовольство! Значит, не сбылось главное ее опасение – что плен сломал его, не оставив и следа от былой личности.
Элис ничего не имела против послушания окружающих: армейские привычки гармонично дополняли особенности ее характера, – и в отношениях всегда стремилась лидировать, но сейчас все было по-другому. Ей требовалось, чтобы ей подчинялись с уважением и доверием, а не из-за страха наказания и уж тем более не из-за сломанной воли. Так что она сделала то, раб ждал от нее меньше всего. Она извинилась. Пусть это звучало как короткое: «Прости», – но он застыл, будто громом пораженный.
И вот теперь, когда от удивления он был готов сказать правду, Элис задала тот самый мучающий ее вопрос:
– Если бы ты был свободен, то куда бы пошел?
Только что эльф казался готовым выдержать любые удары судьбы, но именно этого не ожидал. А тот пришелся по самому чувствительному месту. Словно пытаясь защититься, раб сжался, обхватил себя руками и опустил голову. Несколько раз глубоко вдохнув, он поднял взгляд на Элис. Его глаза были все того же необычного цвета, но пламя в них погасло. Теперь они казались двумя потускневшими стекляшками.
– Никуда, – произнес он едва слышно. – Мне некуда идти.
– Прости.
– За что? Госпожи не было, – он судорожно сглотнул, – там, когда все случилось.
Элис решила, что сейчас не время расспрашивать о том, где и что именно случилось. В конце концов, она не хотела провести остаток дня извиняясь. А вот то, что раб не понял, за что она просила прощения второй раз, заставляло задумываться. Он, хоть и владел адалиеном, мыслил как-то по-другому: не как она сама и не как окружавшие ее люди.
Окончательно она в этом убедилась, когда они добрались до дома и оказались в холле. Элис прикрыла глаза и блаженно улыбнулась. Хватит на сегодня косых взглядов и шепотков за спиной. Хватит пыли, жары и солнечных лучей, красными вспышками пробивающихся даже сквозь сомкнутые веки. Здесь ее дом, ее территория, и даже бесцеремонные вторжения леди Альвевы не заставят Элис почувствовать себя неуютно.
Раздался тихий вскрик. Элис открыла глаза. Раб лежал на полу и, кажется, пытался проползти мимо зеркала так, чтобы ни в коем случае в нем не отразиться.
– Что ты делаешь?
На его лице выражение крайнего ужаса сменялось угрюмой решимостью.
– Ты можешь убить меня, человек, но душу мою не получишь!
– Что?!
– Эта штука… Там, на стене…
– Зеркало. И что?
– Оно выпивает души!
«Довольна? – спросила Элис девчонку внутри себя. – Пусть он никогда не перемещался между мирами, но здесь он такой же чужой, как и ты». Надо было что-то делать прямо сейчас.
– Послушай. Когда оно выпивает душу, что случается с человеком… Или рунга?
– Сама знаешь! Получается живой труп! Ходит, ест, выполняет приказы хозяина, но не думает и не говорит!
Элис тяжело вздохнула и шагнула к зеркалу. Немного покрутившись перед ним и стащив с головы надоевшую шляпку, она повернулась к рабу.
– Вот видишь? Я все еще могу думать и говорить.
Он пораженно молчал. Элис наклонилась над ним и протянула руку.
– Давай. Вставай. Иди сюда.
Немного помедлив, он осторожно сжал ее ладонь. Она рывком подняла его на ноги и подвела к самому зеркалу.
Раб недоверчиво смотрел на свое отражение, готовый вновь броситься на пол. Элис тихонько коснулась его плеча. Он сжался в ожидании удара.
– Все хорошо. Не бойся.
Обожженная кожа под ее пальцами оказалась неровной, но почему-то все равно приятной на ощупь. Ожог был старый – скорее всего, таким как сейчас он останется навсегда. Элис положила вторую руку рабу на здоровое плечо. Бережно погладила, сделала еще шаг, прижалась грудью к его спине. Он стоял неподвижно, не показывая ни удовольствия, ни отвращения. Элис пропустила сквозь пальцы прядь его волос. Они были чистыми и гладкими, лишь чуть запылившимися по дороге. Похоже, перед торгами его заставили вымыться.
– Ага, полюбовничка себе завели!
Элис с сожалением оторвалась от вздрогнувшего эльфа. Со второго этажа спускалась негодующая горничная.
– Эмма!
– Ох, беда, беда с вами, миледи! Вечно вы расстраиваете старую Эмму! Что же теперь о вас люди подумают?
– А до этого они меня за невинную девицу принимали, – подмигнула Эмме Элис.
– Может, и не за девицу, но приличия знать надо. Нет бы жениха себе найти – так она нечисть лесную в дом тащит! Неужели вам людей мало?
Элис пожала плечами. Не говорить же горничной, что не нравились ей здешние мужчины. Во всяком случае, те, кто захотел бы стать ее любовником. А те, кто нравились, были утонченными джентльменами, предпочитающими маленьких хрупких леди, сохраняющих благородную бледность даже под палящим круглый год солнцем, всегда нарядных и изысканных.
– Ох, вот жили бы вы не в этом богом забытом месте…
Видя, что Эмма села на своего любимого конька, Элис позорно сбежала. Могла бы, конечно, выслушать и ответить – и очень обидно ответить, – но ссориться с горничной, которая, несмотря на все свое ворчание, была искренне ей предана, не хотела.
– Госпожа, вы куда? – крикнула Эмма ей в спину.
– К священнику!
– Скажете тоже… А с нелюдем что делать?
– Покормить, вымыть и в спальню.
– Бесстыдница, вот бесстыдница!
***
Как ни странно, Элис действительно пошла к священнику.
Отец Реджинальд вполне мог бы послужить прототипом для одного из борцов с нежитью или вампирами из фильмов. Превосходный наездник, умелый фехтовальщик, он казался сдержанным, даже холодным, но лишь тем, кто не видел его проповедей. Те же, кому приходилось наблюдать за этим – как со скромной церковной кафедры низвергаются громы и молнии, – могли лишь радоваться, что этот человек утолял бушевавшие в его душе страсти с помощью религии.
Свой приход он получил благодаря содействию леди Альвевы, приходившейся ему родственницей, но всеобщее уважение завоевал сам. И чем больше жители города грешили в будни, тем охотнее стремились на исповедь по выходным. Возглавляли толпу его прихожан обычно юные девушки, которым не терпелось поскорее увидеть еще молодого и привлекательного священника. Некоторые были готовы смириться с тяготами жизни жены пастора, лишь бы быть ближе к своему кумиру, но если бы отец Реджинальд осчастливил одну из своих поклонниц предложением, Элис бы ей не позавидовала.
Сама она не отказалась бы однажды увидеть отца Реджинальда стоящим на коленях перед ее дверью и умоляющим помочь ему… Искупить грехи. Но после такой ночи искупления она бы не задумываясь выставила его вон и постаралась встречаться с ним пореже. Кажется, это чувство было взаимным: отец Реджинальд никогда не упускал случая поговорить с Элис и всякий раз подробно описывал, какие муки ожидают ее после смерти.
Во время одной из таких бесед она и выпросила право пользоваться его библиотекой – самым обширным собранием книг во всем городе. Он сильно удивился, когда обнаружил в такой, как ему казалось, легкомысленной женщине любовь к чтению, но в просьбе не отказал. В порыве благодарности она чуть не рассказала ему, как тяжело гостье из двадцатого века приходилось в информационной пустоте его времени. Он бы не поверил, но понял это ощущение.
Как бы то ни было, отец Реджинальд ничуть не удивился, увидев Элис на пороге своего дома – дома, отделанной с элегантной простотой, смотревшейся тем более эффектно, что в этом краю скорее можно было встретить роскошь, соседствовавшую с убожеством.
– Можно поздравить вас с удачным приобретением, леди Алисия?
Выражение его лица было каменным, и когда он говорил, губы казались единственной его живой частью.
– Кажется, вас обманули, преподобный. Приобретение совершила ваша кузина, меня можно поздравить с замечательным подарком.
Отец Реджинальд чуть приподнял бровь, выражая тем самым глубочайшее удивление.
– Вы всегда были безрассудны, но леди Альвева казалась мне благоразумной особой.
– А что, у меня могут возникнуть какие-то… трудности?
Священник глубоко вздохнул.
– Ни закон, ни Церковь не запрещают держать в рабстве нелюдей. Если, конечно, вы не собираетесь с ним ложиться…
– Это садовник, преподобный!
Не поверил ни на секунду.
– Конечно. Но малый народец – дьявольские создания, и, хотя Церковь больше не настаивает на их полном уничтожении…
Элис показалось, что ее ударили по голове чем-то очень тяжелым.
– Церковь – что?
– Больше не настаивает на их полном уничтожении. С тех пор, как последние поселения малого народца оказались оттеснены далеко на север – или, как мы теперь знаем, на юг…
– Больше не настаивает? Больше?!
Отец Реджинальд посмотрел на нее с уже не скрываемым удивлением.
– Что с вами, миледи? Не волнуйтесь, на ваше имущество никто не будет покушаться.
– А мысль об уничтожении целого народа… Вида… Расы разумных существ вас не трогает совсем?
– Ах, это… Забавно, не ожидал от вас подобной чувствительности, – наклонив голову, отец Реджинальд задумчиво посмотрел на Элис и добавил примирительно. – Церковь сомневается, есть ли у малого народца бессмертная душа.
Огромным усилием воли Элис удержалась от того, чтобы сказать честно, что она думает по этому поводу. Несмотря глубокий ум и хорошее образование, отец Реджинальд оставался человеком своего времени. Продолжение спора ни к чему бы не привело, а ей все еще были нужны книги.
Отец Реджинальд был рад тому, что она успокоилась, и безропотно проводил ее в библиотеку.
***
Все ее усилия оказались тщетными. Элис ушла из библиотеки только тогда, когда отец Реджинальд встал в дверях и попытался намекнуть, что если она останется в его доме еще дольше, то навредит репутации их обоих. Книг, в которых бы упоминался малый народец, она нашла мало, и все оказались бесполезными.
Поначалу Элис верила авторам и даже начала думать, не следует ли ей избавиться от раба при первой же возможности, но потом наткнулась на описание внешности малого народца. Прочитала и убедилась, что авторы книг пересказывали слухи и рассказы путешественников, порой сильно их приукрашивая, но ни один из них не сталкивался с предметом своего описания сам.
Когда она пожаловалась отцу Реджинальду на свою неудачу, тот лишь пожал плечами.
– Я не понимаю, зачем вам что-то знать про этих существ, миледи, – он вдруг подошел к ней и посмотрел прямо в глаза. – А еще я не понимаю, зачем вам вообще понадобился постельный раб.
– Повторяю, это…
– Да-да, садовник. Вы красивая женщина с исключительным характером…
– Ну так женитесь на мне!
Элис сказала это в шутку, лишь бы он заканчивал уже свои поучения, но отец Реджинальд ответил неожиданно серьезно:
– Но определенно не та женщина, на которой стоит жениться.
– Не только вы так считаете, – буркнула Элис, уже держа руку на ручке двери.
– Алисия, – отец Реджинальд произнес это тихо, будто не желая, чтобы она услышала.
Но Элис все же остановилась.
– Если бы я захотел на вас жениться, вы бы отказались от своего раба?
– Не в моих привычках бросать тех, кто от меня зависит, – ответила она, не оборачиваясь, и ушла.
***
Домой она вернулась поздно, прокралась по лестнице, стараясь не разбудить Эмму, зашла в спальню… И обомлела.
Она думала, что раб тоже давно спит, но он ждал ее. И не просто ждал.
В камине тлели угли, разливая по комнате тусклый красноватый свет. Кое-где – там, где стояли старые подсвечники, которым в полутьме возраст только придавал благородства, – подрагивали маленькие огоньки. Переплетение света и тени расцветило все вокруг причудливыми узорами. Все вокруг, в том числе и смуглое полностью обнаженное тело раба.
Он поднялся с кровати медленно, с нечеловеческой грацией. Сделал несколько шагов, чуть покачивая бедрами – в его исполнении это совсем не казалось вульгарным. Выпрямился, полностью открываясь взгляду Элис и опустив глаза.
Когда она шагнула навстречу, он посмотрел на нее искоса, из-под полуприкрытых век и прошептал чуть слышно:
– Госпожа…
Это лишило ее остатков выдержки. Она толкнула его к постели и подмяла под себя тонкое гибкое тело. Он вскрикнул, махнул рукой…
Элис вскочила на ноги и схватилась за щеку. На ней красовалась царапина, из уголка которой потекла первая капля крови.
Раб некоторое время переводил обезумевший взгляд с нее на свою руку, потом слетел с кровати и упал к ногам Элис. Первым ее побуждением было как следует пнуть его, но она сдержалась. Переведя дух она села и поинтересовалась почти спокойно:
– И как это понимать?
– Мне показалось… Воспоминания… Простите… Госпожа…
– Посмотри на меня.
Раб нерешительно поднял голову. Его губы чуть заметно дрожали.
– Получается, ты не понимал, что делаешь?
Он кивнул.
– Если это так, я готова тебя простить. На первый раз. Но если я пойму, что ты меня испытываешь…
Элис замолчала, позволяя его воображению нарисовать самые страшные кары, которые обрушатся на него в этом случае.
– Понимаю, госпожа. Спасибо. Госпожа, могу я попросить…
– А не слишком ли много ты хочешь? Впрочем, говори.
– Накажите меня.
– Что?
– Лучше, если вы накажете меня сейчас, чем затаите обиду до следующего раза.
Элис задумалась. Смысл в его словах был.
– Хорошо.
Коротко размахнувшись, она дала ему пощечину. Потом еще несколько. Когда он заплакал, она так и не поняла, но через несколько мгновений он уже рыдал, зарывшись лицом в ее колени и крупно вздрагивая, а она успокаивающе гладила его волосы.
***
Засыпали они обнявшись. Точнее, она по-хозяйски притянула его к себе, а он благодарно уткнулся носом в ее плечо. Хотя вечер закончился не так, как она хотела, Элис решила, что быть рабовладелицей ей нравится.
Прежде чем погрузиться в сон окончательно, она вдруг поняла, что забыла спросить у раба его имя.