Хеб-сед — древнеегипетский «праздник хвоста», который с пышностью отмечался в тридцатый год правления фараона и затем, как правило, каждые следующие три года его царствования. Только женщина-фараон Хатшепсут отметила хеб-сед раньше этого срока, в шестнадцатый год своего правления. (Википедия)
И вот этот день настал. Они оставили позади маленький, едва вместивший их всех постоялый двор — последний за долгое время след человека на зыбких песках — и вступили туда, куда заглядывали лишь храбрецы и безумцы, те, кто грезил о давнем прошлом Хатета, времени, когда боги впервые спустились к людям. Тогда Висиру жил со своим народом и помогал ему возводить храмы и гробницы, заставляя огромные каменные глыбы летать по воздуху. Давно уже никто в Хатете не видел богов, дары их были потеряны, все усиливающиеся жара и засуха вынудили людей отступить на север, но величественные сооружения стояли крепко, и мысли о том, что может скрываться в покинутых землях, не давали мечтателям и охотникам за наживой спать ночами.
Мечтателям и охотникам за наживой, а также царю, Тенике — хотя ей ли гоняться за воспоминаниями, когда богов можно было встретить прямо на Атталиане, — и Ламишет. Сначала Несидий думал, что она в очередной раз отправляется на поиски заброшенного храма только по приказу царя, но потом понял, что ее ведет вглубь пустыни что-то еще, что-то, что он понять не может.
Хатетиане все оставались хатетианами, жителями древней и полной магии земли, но ни изо дня в день мрачнеющие царские воины, ни вечно испуганные женщины, ни неизменно спокойный и сосредоточенный жрец не были такими… Такими как Ламишет. Раньше она больше всего напоминала Несидию его соотечественниц: знающих, чего хотят, открыто ругающих Сенор, посмеивающихся над гаданиями и не отводящих глаза при встрече с живым богом, — теперь же она словно начала слышать какой-то для нее одной звучащий голос. Словно храм, скрытый где-то там, среди песков и скал, звал ее. Когда она говорила о нем, она была похожа то ли на пророчицу, то ли на героиню старинной песни, то ли на безумную.
Но Несидий был благодарен ей и за такие разговоры. Он привык переносить невзгоды, но здесь, в пустыне, где глазу и мыслям было не на чем остановиться, сам воздух, столь прозрачный в других местах, мутным стеклом искажал действительность, жара и слепящее солнце затуманивали разум и смешивали сон и явь. И каждый раз, когда Несидий был готов провалиться в забытье, до него доносился голос Ламишет, заставляющий снова и снова возвращаться в реальность.
Вот и сейчас Несидий словно проснулся, услышав, как она заговорила. На этот раз она даже обращалась не к нему, но пустыня как будто стала даже тише, чем обычно, и Несидий мог слышать каждое слово своих спутников.
Особенно одно, заставившее его прийти в себя окончательно. «Буря». Подъехавший к ним Тефехи все еще казался спокойным, но голос его чуть изменился, выдавая тревогу. Ламишет тут же растеряла всю мечтательность. Тефехи протянул ей какой-то свиток, на который она едва взглянула и принялась объезжать своих людей, громко выкрикивая указания. Теника последовала за ней, повторяя услышанное на родном языке.
Неподалеку от них находилось заброшенное святилище, в котором в старые времена паломники готовились увидеть храм, — в него должны были вместиться все они вместе с лошадьми. Вместиться и молиться, чтобы боги не сочли подобное за оскорбление, но защитили вновь ищущих здесь приюта людей.
***
Святилище оказалось небольшим — меньшим, чем ожидал и надеялся Несидий. Издалека оно больше напоминало груду камней — высокую и ровную, но каких только чудес не создавали заигравшиеся боги… И лишь приблизившись можно было разглядеть прочные, сложенные на века стены и смазанные ветром и песком барельефы, на которых остатки некогда драгоценной краски казалась всего-навсего небольшими пятнышками грязи. Возможно, когда-то святилище внушало паломникам благоговение своей красотой, но сейчас ничто не выдавало в нем благословенное богами место. Некоторые из путников разочарованно вздохнули, но на лицах большинства их них было написано облегчение. Леодорийцам позволили въехать в священное место первыми то ли из гостеприимства, то ли из осторожности. Ни земля не разверзлась под их ногами, ни молния не испепелила их, и хатетиане нерешительно потянулись следом.
Больше всего Несидия удивили лошади: они обеспокоенно ржали, но слушались всадников, никого не сбросили и не затоптали. Люди вели себя менее разумно: кричали, спорили и толкались. В святилище было душно и становилось теснее и теснее, и ссоры делали все еще хуже. «Я собиралась купить здесь парочку рабов, — пробормотала себе под нос Теника, — но лучше присмотрюсь-ка к коням». Впервые ее мысли совпали с тем, что думал Несидий, и он почувствовав к ней что-то вроде расположения.
И тут от входа донесся крик. Та женщина, хозяйка питейного заведения, изо всех сил пыталась протиснуться внутрь. Ее покрывало сбилось, волосы растрепались, а лицо было перекошено от ужаса. Хатетиане зашумели еще больше, и Несидий с трудом понял, в чем было дело.
— Поезжай назад, может, и убежишь от бури.
— Ложись у стены, да завернись в покрывало.
— Молись Висиру, добрая женщина, молись Висиру.
— Бросай лошадей и служанку, — сказал могучий воин, довольно поглаживая заплетенную в косички бороду, — для одной тебя место найдется. Мой конь силен и дальше понесет нас обоих.
Женщина чуть не бросилась целовать его сандалии.
— Господин, скажи свое имя, и я до конца жизни буду молить богов о твоем благополучии!
— Зачем? — усмехнулся воин. — Просто приходи ко мне сегодня ночью. И все остальные ночи, пока мы не вернемся в Элухмиш.
Кто-то из хатетиан засмеялся, кто-то возмутился.
— Она вдова, а не девица. А если б и была девицей, то ее отец отдал бы мне ее за мешок зерна.
По мнению Несидия, жизнь того стоила, но хатетиане, кажется, считали иначе. Женщина, только что метавшаяся в поисках помощи, поникла и начала медленно пробираться наружу. Ее вид задел в нем что-то, то, что сам Несидий считал давно отмершим. Ему хотелось хоть что-нибудь сделать. Выкинуть того воина наружу, чтобы женщина могла занять его место. Уйти самому. Но самым правильным решением было перестать ходить в театр и оставить подвиги и чудеса тем, кто мог себе их позволить. Он же должен слушаться Тенику, и не мешать хатетианам поступать так, как велят их обычаи. И лучше ему подумать о том, как не дать толпе себя раздавить. В святилище заходили последние кони и люди…
— Шепеум, — на пороге появилась Ламишет. Она зашла последняя, и место для нее нашли с нескрываемой неохотой, но без единого возражения. Из-за плеча у нее выглянула хозяйка питейного заведения, — оставайся. Я найду вас после бури.
Шум тут же прекратился.
— Госпожа, — крик Тефехи прозвучал в наступившей тишине особенно громко, — ты не можешь…
— Я могу, — отрезала Ламишет. — Могу это и много чего еще. Дождитесь меня.
Она запахнула посильнее свою накидку, развернулась и вышла. Все пораженно смотрели ей вслед.
— Нет, стой! — Тефехи бросился за ней, но тут же остановился. — Мы не можем отпустить любимую ишитен царя одну!
Никто из хатетиан не вызвался последовать за ней.
— Теника, — шепнул Несидий, — позволь мне…
— Любимая ишитен, значит… — протянула Теника. И крикнула: — Мой человек поедет с ней!
Хатетианские воины так обрадовались добровольцу, что даже не ругались, когда он пробирался к выходу. А Несидий в это время гадал, чего же хотела от него Теника.
***
— Тефехи не мог послать за мной тебя, — сказала Ламишет, когда Несидий догнал ее.
Увидев его, она лишь чуть придержала коня и припустила во весь опор, как только они оказались рядом. От скорости ветер свистел у них в ушах, но в самой пустыне теперь царило полное безмолвие, словно все, что только могло издавать здесь звуки, спряталось в ужасе перед надвигающейся бурей.
— Он не посылал. Я сам вызвался! — крикнул Несидий с затаенной гордостью. Обычно он стыдился своего безрассудства — в те редкие мгновения, когда позволял ему овладеть собой, — но в этой проклятой стране действительно все шло не так, как обычно.
— Сам? Почему?
— Может, я влюблен. Или просто умен.
— Умен?
Ламишет даже остановилась, чтобы выслушать его объяснение.
— Ты знатная хатетианка, телохранительница самого царя. Ты бы не подвергла свою жизнь опасности ради… — Несидий помахал рукой, не зная, как лучше назвать ту женщину, чтобы не обидеть Ламишет.
— Шепеум.
— Да, Шепеум. Ты была в этих местах не раз и наверняка нашла какое-то еще укрытие. И я лучше пережду бурю в нем с тобой, чем в том святилище вместе с… Ними всеми.
Ламишет гордо выпрямилась и сказала холодно:
— Висиру защитит меня. Боги хранят меня… Для другого.
Во всяком случае, когда он погибнет в буре, подумал Несидий, виноват в этом будет он сам. Мог бы и вспомнить, что имеет дело с хатетианкой.
— Ты правда про нее не знал?
— Про что? — Несидий перестал вспоминать молитвы, которые помогут ему найти подобающее место в царстве мрачной Снатии, и посмотрел на Ламишет. Выражение ее лица неуловимо изменилось.
— Про пещеру неподалеку. Ты просто взял и угадал?
— Говорю же, я умен.
Ламишет ничего не ответила, просто сделала знак следовать за ней и поскакала дальше.
Несидий усмехнулся. А ведь ему говорили, что ум в мужчине отпугнет любую женщину…
***
Они добрались до пещеры как раз вовремя. По тропе к ней можно было провести лошадей, она была неглубокой, но ее изгиб надежно защищал от начавшейся снаружи бури. Несидий смотрел на огонь закрепленного меж камней факела и пытался справиться с плохим предчувствием: слишком уж легко они отделались.
— Так кто она тебе? — наконец, спросил он у Ламишет.
— Она?
— Шепеум. Молочная сестра? Любовница?
Ламишет чуть не уронила бурдюк с водой, который придирчиво рассматривала.
— У нас такое встречается, — поспешил сказать Несидий. — Я не хотел тебя оскорбить.
— Леодорийцы… Я отдавала долг. Длинная история… Может быть, я когда-нибудь расскажу ее тебе, но не сейчас. К тому же… Ты знаешь, как появилась великая Хеппали?
Как вообще появились реки? Несидий понятия не имел. Когда-то, еще в детстве, он задавал такие вопросы матери, но она все время отвечала, что о подобном пристало рассуждать жрецам, а ему надо пойти и поупражняться с мечом, если он не хочет остаться без обеда. Тогда было очень обидно, но в том, что задающие слишком много вопросов часто остаются без обеда, он убедился.
— Давным-давно, — видя, что Несидий не собирается отвечать, продолжила Ламишет, — еще до того, как степняки впервые пришли сюда, вся вода в Хатете исчезла. Царь, как самый сильный и мудрый из людей, отправился ее возвращать. Долго шел он, пока не подошел к горам — тем самым, которые уходят в Степь. Там он встретил чудовище с тысячей светящихся глаз и железными зубами.
Хатетиане до недавнего времени не знали железа вообще, о чем Несидий и сказал. Наверное, матери следовало его еще и бить почаще.
— Чудовище было сделано не людьми. Боги послали его, чтобы испытать наш народ и царя.
— И что царь?
— Царь сразился с ним и победил. И вошел в его дом. Вода была спрятана там в самой дальней комнате, и чтобы пробраться в нее, царю пришлось пройти бесчисленное множество ловушек. Самой последней была стена движущихся мечей. Как ни старался царь, он не мог их обойти. Тогда он встал прямо под мечи, и как только они обагрились его кровью, раздался гром, молния разбила последнюю дверь, и вода была свободна. Часть ее вернулась в старые реки, но та, что смешалась с кровью царя, потекла по новому руслу и превратилась в Хеппали. Так благодаря его жертве наш народ до сих пор может жить на своей земле.
Точнее, пустыня окончательно поглотила не весь Хатет, а только некоторые его земли. И продолжает наступать. Несидий подумал так, но ничего не сказал. Ламишет опять казалась вдохновенно-безумной, и отблески огня на ее лице заставляли его выглядеть зловеще, словно это было лицо не живого человека, а статуи хатетианского божества, равнодушно взирающего на сжигаемые перед ним жертвоприношения.
— Народ обязан беспрекословно слушаться царя, но царь должен быть готов в случае нужды умереть за свой народ.
Ее голос звучал низко и глухо, и Несидий отвернулся. Если он в такие моменты будет видеть и слышать ее одновременно, то, чего доброго, начнет побаиваться своей случайной любовницы.
— Ты не царь, а одна женщина — это не весь народ, — осторожно сказал он.
— Я служу ему. И я не умерла, — теперь в голосе Ламишет вновь зазвучало что-то человеческое. — Боги всех народов учили, что сильные должны помогать слабым. Вашего тоже.
— Я не знаю, будет ли мне куда пойти, когда я вернусь — или мой дом продадут за долги. Незаконно, конечно, но кто будет слушать меня, если против меня выступит богатая жрица? И императрица ничего не сделает для меня. Ни-че-го. Ее не волнует, где я буду жить, буду ли жить вообще или умру. До тех пор, пока не начнется очередная война — вот тогда моя жизнь будет важна для императрицы, она потребуется, чтобы пожертвовать ей. А если я не погибну, тогда мне точно будет некуда вернуться, потому что война не уменьшит моих долгов, лишь добавит новые.
Сказав это, Несидий почувствовал неожиданную горечь. Все это было давно понятно, но теперь, когда он произнес это вслух, осознание навалилось на него. Он был один в этом мире. Родня не могла дождаться его смерти, чтобы соединить его скудное имущество со своим, еще более скудным. Он числился в воинском братстве — одинокий наемник не прожил бы долго, не говоря уже о заработках, — но и только. Для императрицы он был всего лишь солдатом, которого можно отправить усмирять варваров или завоевывать какое-нибудь дряхлое южное царство. Боги… Он был не настолько глуп, чтобы считать, будто они правда слышат его молитвы.
— Ты святотатствуешь, — несмотря на жесткость ее слов, говорила Ламишет не зло, скорее устало и немного печально, — но все люди могут ошибаться. Когда-нибудь ты поймешь…
«Ерунда», — подумал Несидий, но возражать не хотелось. Ламишет коснулась его волос, пытаясь утешить, и он с готовностью подался навстречу ее руке. Пусть это не продлится долго, но пока что они будут вместе.
***
Разбудили их голоса.
— Тефехи тоже знал об этой пещере, а? — спросил Несидий, протирая глаза.
Ламишет посмотрела на него озабоченно.
Он вряд ли узнал бы многих из хатетиан по голосу, но когда внутрь ступил первый из говоривших людей, Несидий мог точно сказать, что видит его первый раз в жизни.
Бонус. А в качестве бонуса у нас сегодня обалденная прог-фолк группа из Туниса.