Но сначала небольшое объявление. Мир, в котором все это безобразие происходит, развивается, и навстречу нам движется одно из моих любимых природных явлений: волна переименований. Я наконец-то определилась, что из себя представляет страна-основной противник Леодории, и теперь она больше не Никлетия. Теперь она называется Асарам-Элад. Название «Никлетия» (я слишком жадная, чтобы позволять отработанным названиям валяться без дела) переходит к Сазарату, который раньше звучал слишком уж экзотично. Если раньше вы не запоминали все эти названия, переименования не доставят вам дискомфорта, если запоминали, то у вас отличная память, поздравляю, запомните еще парочку, пожалуйста. Чтобы увидеть остальные переименования и вторую версию карты, не переключайтесь.
А теперь за дело!
Очень приятно, царь. В пещеру вошли и выстроились полукругом еще несколько человек. Наконец, между ними оказался еще один. Почему ему оказывали особо уважение, Несидий так и не понял. Он был младше остальных и не походил на умелого бойца. Выглядел он как нищий актер, изображающий хатетианского богача. В обносках, которые когда-то были роскошными одеждами, но обветшали задолго до его рождения, и с движениями, которые скорее пристали не царскому сановнику, а передразнивающей его обезьяне.
– Повелитель… – начал один из воинов. У них было оружие, так что Несидий решил про себя называть их воинами – и передумал, «разбойники» тут явно подходило больше.
– Повелитель?! – воскликнула Ламишет, выхватывая кинжал. Несидий печально подумал о том, что же эти люди сделают с ним, когда она погибнет, защищая честь своего царя.
– Повелитель, – спокойно согласился главарь разбойников. – Надеюсь, ты вытащила этот кинжал, чтобы отдать его мне, девка. Поторопись, и я, может быть, не стану отрубать руку, которой ты осквернила вещь, предназначенную для мужчин.
– Я царская ишитен!
Главарь недоуменно посмотрел на одного из своих людей. Тот склонился и что-то тихо сказал.
– Пока Хатетом правили законные цари, о таком и подумать было нельзя! – смуглая кожа хатетианина от ярости стала почти белой. – Степняки вторглись в наши земли, свергли наших царей, надругались над нашими обычаями!.. А теперь я рассказываю это девке и чужеземцу. Отдайте ваше оружие тем, кто достоин его носить.
Несидий посмотрел на Ламишет. Если б гнев на самом деле обжигал, то сейчас от них с главарем остались бы только кучки пепла. Держа в одной руке кинжал, другой она сняла с пояса серповидный клинок, за который хатетианские воины брались только перед смертным боем… Умирать за доброе имя чужого царя очень не хотелось, но оставлять ее одну сражаться против всех было нельзя. Не после всего, через что они уже прошли вместе. Один из разбойников шагнул к ней…
– Ты заплатишь за свои слова, – медленно произнесла Ламишет, – но не сейчас.
Ее оружие зазвенело по полу пещеры.
– Чужеземец! – требовательно сказал главарь.
Несидий с облегчением отдал свой меч.
Их вывели из пещеры. Если бы он раньше догадался, что эта тропа была делом рук человеческих… Хотя буря не оставила им никакого выбора. Вот если попробовать бежать сейчас… Руки им связали кое-как, и позволили сесть на своих лошадей.
– Вы же не думаете бежать? – словно подслушал мысли Несидия главарь. – Запехти пустит в вас стрелу, прежде чем вы повернете коня не туда, куда указываю я.
Один из разбойников угрожающе потряс луком.
– А если вы с помощью какой-то чужеземной магии ускользнете от нас, – продолжил главарь, – то вас убьет пустыня. Степняки, может быть, и захватили несколько земель, но здесь по праву властвую я.
– Властвуешь? Кто ты вообще такой? – проронила Ламишет, кривя губы от отвращения.
– Кто я? Мне следовало бы казнить тебя за этот вопрос, но почти все мои подданные одурманены самозванцем, так что я буду милосерден. Я Небихет, Повелитель Четырнадцати земель Хатета, Четырех ветров и Трех рек, Равный богам, Сын Висиру, Брат и Возлюбленный Таманит, Победитель тысячи мужей и Супруг десяти тысяч жен.
Ламишет посмотрела на него так, будто увидела скорпиона. Не опасного, даже уже мертвого, но крайне мерзкого, наполовину разложившегося. Несидий ждал, что сейчас она скажет что-нибудь, и Небихет прикажет зарыть их в песок, оставив умирать от жажды, но она промолчала.
Они двигались по пустыне медленно, но уверенно, словно Небихет действительно был царем, обозревающим свои владения. На взгляд Несидия, пустыня вся была одинаковая: песок, скалы, редкие посеревшие трупы растений, – но остальные находили в ней дорогу безо всякого труда.
– Кто они? – наконец, решился он спросить у Ламишет.
Едущий рядом разбойник подозрительно покосился на него, но мешать не стал. Наверное, надеялся, что они выболтают что-нибудь полезное для главаря.
– Ты, должно быть, знаешь, что боги не позволяют одному роду долго править Хатетом, – все начиналось, как еще одна из ее историй, но сейчас Ламишет не уносилась мыслями куда-то вглубь веков, а настороженно поглядывала по сторонам. – И что предки нынешнего царя пришли из Степи. Боги послали их, чтобы спасти Хатет, когда он лежал в руинах, разодранный на несколько частей и разграбленный жадными царедворцами. Немало крови было пролито в те дни, но ты же помнишь, что я говорила тебе: это судьба каждого царя – проливать кровь ради своего народа. Когда новый царь опять объединил Хатет, он женился на дочери старого, и дети его вновь были детьми Висиру. Но некоторые знатные люди не приняли его, ведь он больше не позволял им грабить храмы и народ. Их изгнали в пустыню, и, как все считали, они давно вымерли. Но, похоже, солнце не убило их, только лишило разума. Этот безумец считает себя потомком первых царей Хатета, и такого святотатства…
– Понятно, – прервал ее Несидий, видящий, что наблюдающий за ними разбойник становится все злее и злее с каждым словом. – Посмотрим на его царство.
***
Они ожидали увидеть что угодно, но не это. Еще несколько пещер в скалах, сгрудившиеся вокруг колодца дома, но только не это.
– Воистину, боги помогали строить его! – воскликнула Ламишет.
– Теперь ты видишь, что твой царь – самозванец и святотатец?
Небихет ухмыльнулся во весь рот. Ламишет промолчала, пожирая глазами выплывший из-за горизонта храм. Иногда, чтобы привести человека к цели, боги толкают его на самые неожиданные пути. Если на то была воля богов, то, когда придет время, она дарует этому негодяю быструю смерть. Возможно.
В отличие от святилища, храм не дрогнул под разрушительными ударами времени. Он стоял посреди золотых песков, яркий и сверкающий, как драгоценность в царской сокровищнице. Даже издалека было видно, что он огромен – больше любого строения, что когда-либо возводили люди Хатета. Краски на его стенах сверкали, будто их нанесли вчера, а нарисованные ими фигуры были столь совершенны, что их не могли создать человеческие руки. Росписи рассказывали множество разных историй, одни из которых помнили по сей день, о других же давно забыли. Это было не просто здание, даже не просто храм – это было послание богов из тех времен, когда они ходили по земле.
Хотя солнце палило невыносимо, Ламишет почувствовала, как холодная змейка страха скользнула мимо сердца и ядовитыми зубами впилась в живот. Если Висиру оставил свой храм самозванцу, может быть, он действительно гневался на царский род? Но нет, просто это была ее судьба – вернуть утраченное и восстановить справедливость.
Разбойник с луком пристально посмотрел на нее, и Ламишет вдруг поняла, что улыбается.
Пока они подъезжали к храму, она краем глаза рассматривала колодцы, часть из которых оказалась засыпана, дома – целые, полуразвалившиеся и рухнувшие окончательно, – и редких людей, одетых в лохмотья. В самом храме их встретила целая толпа людей, но никто из них не носил оружия. Похоже, что бы ни воображал себе самозванец, он правил самое большее деревней и водил в бой шайку разбойников.
Две женщины приблизились к нему, опустились на колени и принялись вытирать его руки мокрым полотенцем. Толчок в спину не дал Ламишет дальше смотреть, как эти люди насмехаются над обычаями царского двора. И если бы совершенные ими святотатства заканчивались на этом…
Их вели по коридорам, и Ламишет обуевало презрение ко всему роду человеческому. В каждой комнате, в каждом углу побывали смертные, везде они оставили свой след. Этого не должно было случиться. Храм принадлежал богам, и если времени и пустыне было угодно приглушить его сияние, то пусть, но не людям, только не людям. Они со своей утварью, со своей одеждой, со своими взмокшими в раскаленном воздухе телами заполнили его, как черви – тело погибшего льва. Они жили, говорили, дышали, и с каждым мгновением добавляли частички к мерзкому осадку мимолетности, покрывшему стены, что явились из вечности. Ламишет хотелось, чтобы с небес сорвался божественный огонь и уничтожил здесь все, кроме самого храма и чуда, что хранилось где-то в его глубине. И если ей самой суждено было сгореть…
Ее снова толкнули, и она влетела в заставленную всяким хламом комнату. Ремешок ее сандалии за что-то зацепился, и она рухнула на пол.
– Там и оставайся, – засмеялся разбойник. – Когда повелитель придет поговорить с тобой, приветствуй его на коленях.
Несидия потащили дальше по коридору.
Ламишет поднялась и осмотрелась. Наткнись она на такую комнату в настоящем царском дворце, она бы решила, что нерадивые слуги собрали здесь мусор и забыли его выбросить. Но многие из вещей, от которых она сама приказала бы избавиться не раздумывая, были заботливо починены, почищены и расставлены так, чтобы их ветхость была не столь заметна. Со злорадством Ламишет осознала, что это могли быть и покои самозванца.
Вскоре появился и он сам. Он остановился, глядя на нее снизу вверх, уже без гнева, скорее с любопытством.
Служанки переодели его из дорожной одежды в то, что должно было быть придворным облачением, но он по-прежнему походил скорее на шута, чем на царя. Его многочисленные накидки были уложены так, чтобы скрыть заплатки и пятна, а прорехи на них были зашиты умелыми руками, но, приглядевшись, можно было понять, что эту одежду носил еще его прадед. Украшения самозванца, напротив, были слишком новыми и дешевыми, словно ему пришлось продать драгоценности его рода и заменить их на нечто, найденное на ближайшем рынке. Их могли сделать и жившие здесь ремесленники, но если эти люди иногда ездили в другие поселения, то Ламишет стоило узнать, как.
Вид украшений разозлил ее еще больше. Эта дешевка, это ничтожество жило здесь, оскверняя храм одним свои присутствием, в то время как законные правители жили и умирали, ни разу не вознеся в нем молитвы!
Самозванец заговорил, не зная, что в этот момент она мысленно сворачивает ему шею голыми руками:
– Ты знаешь, девка, что боги к тебе благосклонны?
Ламишет не удостоила его ответом.
– Ложный царь надругался над тобой, заставил предать свою женскую сущность – я же своей божественной властью верну ее тебе. Ты больше никогда не прикоснешься к оружию и будешь делать только то, что пристало женщине. Ты перестанешь пить заморское зелье, выйдешь замуж за мужчину, который согласится тебя взять, и родишь ему детей.
Ламишет с трудом удержалась от усмешки. Плохо же шли дела у этих людей, если даже давно потерявшая девственность женщина, отравленная леодорийским зельем, которое не давало ей забеременеть и которое обычным женщинам запрещалось пить под страхом строжайшего наказания, могла стать здесь женой и матерью.
– Что скажешь? Ты принимаешь свою судьбу сейчас или тебе надо сначала посидеть взаперти?
Ее судьба. Ламишет вдруг почувствовала, что что-то внутри нее разжимается, позволяя вздохнуть полной грудью. Этот безумец просто не знал, о чем говорит. Боги уготовили для нее судьбу – самую невероятную судьбу, что могла обрести женщина в этой земле. Боги провели ее по пути – такому извилистому, что не каждый бы решился окинуть его взором и не каждый бы поверил своим глазам после. Такого просто не могло быть, чтобы все должно было закончиться здесь.
– Мой царь вырвет твой язык и скормит его псам.
Тяжело вздохнув, самозванец позвал своих воинов.
– Заприте ее вместе с чужестранцем. Пусть подумает о своей судьбе. И о его тоже. Говорят, в Асарам-Эладе сейчас за раба-леодорийца дают в десять раз больше, чем за любого другого.
***
Когда он был маленьким, Несидий верил во всякие вещи... Невероятные, как он понял со временем. Что боги, и далекие небесные, и те, сверкающий корабль которых иногда садился рядом с Атталианом, смотрят на него и помогают. Что императрица и сенериссы, собираясь в храме Веллиды, думают, как улучшить жизнь всех леодорийцев. Что мать и старшая сестра знают, что ему следует делать, и всегда будут помогать ему. Что молодую бездетную девушку никогда не бросят в бой, из которого вернуться можно только чудом. Что ему, всю войну просидевшему в крепости на границе с Хатетом, никогда не придется унаследовать деньги своей семьи и ее долги, вторых гораздо больше, чем первых. Что мать никогда не будет смотреть на него отрешенно и с недоумением, словно спрашивая, почему из двоих ее детей не мог погибнуть именно он.
Во все это он когда-то свято верил. Во все перестал. А сейчас ему предстояло разувериться в еще одной истине. Истине, выбитой на золотых таблицах законов, хранящихся в храме Веллиды, истине, которую раз за разом подтверждали в договорах с варварскими вождями и южными царями: леодорийцы не бывают рабами. Может быть, где-то все так и было. Вот только власть Леодории простиралась не везде.
– Завела ж нас жизнь в такую дыру… – сказал Несидий вслух и сочувственно похлопал по ноге статую Висиру.
Статуя ничего не ответила, но Несидий и так давно понял, что боги не желают с ним говорить.
Его заперли в зале, который когда-то был главным в храме. Стены зала были расписаны с необычайной простотой, некогда наполнявшая его драгоценная утварь давно исчезла, но статуя Висиру, ростом в несколько человеческих, осталась нетронутой. Все ее украшения, от двух невероятной величины агатов, служивших ей глазами, до золотых сандалий, были на месте. То ли разбойники не решились ограбить бога, то ли просто не сумели.
Несидий не мог понять, почему его отвели именно сюда. Может, его решили принести в жертву божеству? Людей приносили в жертву только варвары, скрывавшиеся в самых глухих уголках мира, там, до куда не доставали длинные руки государств и законов, но вряд ли здешние разбойники были многим лучше варваров.
Пока что они никак не показывали своих намерений, и Несидий лениво размышлял, что бы он предпочел: смерть на алтаре или долгую жизнь в рабстве. Или вообще оказаться убитым на месте сорвавшейся с небес молнией. Или падающей звездой – Висиру, кажется, предпочитал ночное небо дневному. Хотя, возможно, он был милостивым богом и не стал бы наказывать чужеземца, вынужденного провести ночь рядом с его статуей. Стоило бы спросить Ламишет, прославился ли Висиру добротой, когда жил среди людей
Словно услышав мысли Несидия, Ламишет появилась в зале. Она держалась так, будто следовавшие за ней разбойники были не тюремщиками, а почетной свитой, но стук захлопнувшейся за ее спиной двери все равно звучал жестоко и неумолимо.
Одежда цела, лицо не заплаканное, в глазах ни капли страха, только гнев – холодный, смешанный с каким-то ужасающим спокойствием. Невероятная настолько, что Несидию стало немного не по себе.
– Наш народ говорит, что это к удаче – когда о тебе думают перед самым твоим приходом, – он был готов утешать ее, если ее спокойствие окажется притворным. – Удача нам понадобится.
Ламишет села перед ним на колени, взяла его руки в свои и сжала.
– Нам понадобится не удача, а смелость и терпение. Осталось подождать совсем немного. Тефехи придет за нами и приведет все царское войско.
Что? Она вообще не верила, что с ней может случиться что-то плохое?
– И что же ты думал обо мне, – продолжила Ламишет, – перед моим приходом?
– Что ты безумна, – Несидию на мгновение захотелось высвободиться из ее рук, и он даже попытался это сделать, но она сжала пальцы сильнее. – Что ты впервые вышла из царского дворца в день нашей встречи. Что я не понимаю, как ты вообще дожила до своих лет.
– Почему?
– Почему?! – Несидий слышал, что его голос звучит позорно высоко и непозволительно громко, но остановиться уже не мог. – Потому что никто не придет на помощь таким как мы!
– Таким как мы?
– Что толку в древности наших родов, если они давно обеднели и растеряли все влияние? Никого не волнует, что с нами происходит, живы мы или мертвы! Ни людей, ни богов! Кто ты вообще такая, чтобы Тефехи собрал воинов и отправился тебя спасать, а боги все это время защищали тебя?!
– Я? – переспросила Ламишет тихо. И расхохоталась так, что, кажется, даже каменные губы Висиру изумленно дрогнули. – Ты даже представить себе не можешь, чужеземец. Я – Висах-Шемем-Хатсет, Повелитель Двенадцати земель Хатета, Четырех ветров и Трех рек, Тот, чей взгляд повергает врагов на колени, а рука щедро одаряет друзей, Равный богам, Сын Висиру и Возлюбленный Таманит, Победитель тысячи мужей и Супруг десяти тысяч жен. Воздух этой страны – мое дыхание, ее вода – моя кровь, ее земля – моя плоть, и ее судьба – моя судьба.
Несидий не знал, что ему ответить. Она была безумна, одержима демоном, пробуждавшимся при приближении к храму. И все же… Это был Хатет. Если в жизни и случались чудеса, то где, как не здесь.
– Ты мне не веришь, – вдруг сказала Ламишет тихо и немного обиженно.
– Не верю.
– Гадаешь, как такое могло случиться? Что ж, слушай.