Здесь должна быть очередная забавная или пафосная цитата, намекающая на происходящее в главе, но мне очень-очень лень. — У тебя есть жена. У меня нет жены, а ты женщина, и у тебя есть жена.
Прозвучало глупо, но Несидий не знал, что еще сказать. Если Ламишет все выдумала или была безумна, то он не представлял, что делать. Если нет... Невероятно. Невероятно настолько, что он, всю жизнь черпавший силы в отвержении невероятного, просто обязан был поспрашивать, поспорить и найти изъян в ее рассказе.
— Пять, — слабо улыбнулась Ламишет. — Но только старшая знает мою тайну. Она верная подруга и мать внуков моего отца... Детей моего единокровного брата.
— И труп этого брата лежит где-то на дне Хеппали?
— Мы не бросаем мертвые тела в Хеппали, чужеземец, это оскорбительно для богов. Мой брат сейчас сидит в Элухмише и притворяется мной. Лицом мы оба похожи на отца, и ты не представляешь, сколько краски положено носить царю.
Какое счастливое совпадение.
— То есть ишитен по имени Ламишет похожа на царя?
— Да. Поэтому те, кто не считает меня-ишитен любовницей меня-царя, думают, что я внебрачная дочь моего отца из какой-нибудь дальней земли. Отец любил многих женщин и часто объезжал Хатет. У него наверняка есть дети на стороне.
— Голос? У тебя женский голос.
— На самом деле люди слепы и глухи, — Ламишет заговорила ниже и глуше. Трудно было сказать, принадлежал ли этот голос мужчине или женщине. Возможно, если бы каменные губы Висиру вдруг задвигались, тот звучал бы так же. — Они видят человека в мужской одежде и с оружием, того, кто смотрит им в глаза и возражает им, того, кто широко ступает и не уклоняется испуганно от прикосновений, — и они думают, что перед ними мужчина. Я занимала место моего брата большую часть жизни, сейчас я могу притворяться ишитен, но сложнее, чем за мужчину, мне будет выдать себя за обычную женщину.
Несидий потер виски ладонями. Он не мог навести порядок в одной своей жизни, а у Ламишет их было две. Если все это правда, неудивительно, что безумие начало подкрадываться к ней.
— И многие знают?
— Те, без чьей помощи мне не обойтись. Это сложно, — Ламишет сказала это тихо, опустив голову, — решить, кому стоит доверить мою тайну. Нескольким людям уже пришлось заплатить жизнями, когда они не оправдали доверия.
Это значило... А, ладно. Несидий подумает о своей возможной смерти от рук Ламишет тогда, когда ему перестанет грозить смерть от рук разбойников.
— И ты так и живешь — постоянно боясь, что тебя разоблачат?
— Я боюсь не разоблачения. И не смерти, пусть даже от рук разъяренной толпы. Я боюсь, — Ламишет содрогнулась, — что я просто так обманываю всех, начиная с себя. Что боги не предназначили меня для особой судьбы. Что я обязана всем не им, а страху моей матери потерять любовь моего отца. Что я не выполняю божественную волю, скрывая от людей то, что им не дано понять, а святотатствую, выдавая себя за царя. Что я ничем не лучше этого отродья крокодила, Небихета. Ты, конечно, так и думаешь...
Несидию очень хотелось сказать, что так оно и есть, но Ламишет выглядела такой усталой и печальной, что он промолчал. Раньше от всех препятствий и бед она становилась только упорнее, но теперь что-то изменилось. Несидий давно уже ничего не требовал от богов и считал, что они не в праве ничего требовать от него в ответ, но Ламишет... Без указаний богов или того, что она принимала за указания богов, ее жизнь просто не имела смысла. Неудивительно, что она так цеплялась за свою веру.
— Моя сестра погибла на войне с Асарам-Эладом, — сказал он неожиданно для себя. — Она должна была наследовать матери, а меня бы отдали в мужья первой попавшейся женщине, которая согласилась бы на бедного мужа. Или сестра бы родила ребенка без мужа, и я остался при ней. Она была бы куда лучшей главой семьи. Она была смелее меня. Была знакома с самыми разными людьми, и они любили ее. Она даже дружила с молодой сенериссой, а мы с Теникой едва друг друга терпим. И все же она погибла, а я остался жив, и унаследовал все от матери. Может быть, это воля богов. Или просто случайность. Какая разница? Я не знаю, почему умерла моя сестра или твой брат, но знаю, что надо как-то жить дальше.
— Ты подружился с хатетианским царем.
— Что?
— Вы, леодорийцы, считаете себя лучше всех остальных народов, но, по-моему, я не хуже вашей сенериссы.
Несидий вздохнул с облегчением. Ламишет испытала мгновенную слабость, но теперь все прошло. Ей понадобится вся ее сила. И ему тоже.
Уже скоро.
Двери зала распахнулись, и на пороге появились три разбойника. Они смотрели на Ламишет настороженно, будто она могла достать спрятанное где-то оружие и напасть на них, но говорили по-прежнему грубо:
— Женщина, повелитель требует тебя к себе.
— Он настолько глуп, что не понял меня с первого раз?
Разбойники переглянулись, и один осторожно шагнул вперед.
— Повелитель приказал обращаться с тобой помягче, но если ты не пойдешь, мы потащим тебя насильно. Выбирай.
Ламишет нахмурилась, переводя взгляд с одного разбойника на другого, и задумчиво похлопала себя по колену. Что-то явно не давало ей покоя. Наконец, она решилась, встала неспешно и двинулась вперед.
***
Теперь Небихет выглядел так, словно ему предстояло принимать важного гостя. На его пальцах поблескивало несколько новых колец, на шее красовалось широкое ожерелье, глаза были обведены черной краской.
Когда Ламишет вошла, он поднялся с кресла так плавно и величественно, будто долго разучивал это движение. Он подошел, приветливо улыбаясь, и постарался взять ее за руку. Ламишет сдержала желание попятиться, но руки не подала.
— Неужели ты рад меня видеть?
— Любой будет счастлив узреть подобную красоту!
Даже голос его теперь сочился медом сладким, как будто еще подслащенным нечестным торговцем. Ламишет все же не выдержала и отступила.
— Почему ты сразу все не рассказала, прекраснейшая? Мы бы не стали обращаться с царской дочерью, как с какой-то...
— С царской... О чем ты?
Небихет придвинулся ближе и произнес страстно:
— Ты не виновата, что тебя ребенком вовлекли в обман! Я готов простить тебя и взять в жены! Так мы вернем престол наследнику законных царей, и убережем наш народ от раскола и кровопролития!
Мир закружился у Ламишет перед глазами. Этот человек не только выглядел шутом, он шутом и был. Шутом, вообразившим себя царем. За свою жизнь ей приходилось противостоять коварным царедворцам, могучим воинам, расчетливым торговцам, но вот безумным шутам — никогда.
Но как он узнал? Не владел ли он колдовством, древним и запретным, которое позволяло ему проникать в мысли людей? Нет, он не подозревал о ее тайне, пока та не прозвучала вслух. Значит, он мог слышать так далеко, как никакой другой человек, сквозь стены и закрытые двери? Что за сила это была, откуда она взялась? Почему он был благославлен ею, а не...
Небихет принял замешательство Ламишет за согласие, и теперь уже почти льнул к ней. Она впервые заглянула ему прямо в лицо и вдруг поняла, что он еще очень юн, у него большие полные надежд глаза и влажные нетерпеливо приоткрытые губы. Тепло его тела растворялось в окружающей их жаре, но Ламишет все равно казалось, что она может различить его, выделить из овевавших ее мельчайших дуновений воздуха. Голос Небихета дрожал исступленно и — совсем немного — испуганно.
— Сам Висиру привел тебя сюда, чтобы восстановить справедливость!
Какие бы чары сейчас ни плел самозванец, имя бога разрушило их. Тело Ламишет раньше ее разума ответило на близость столь отвратительного существа. Она скорее почувствовала, чем осознала, что ее кулак ударил в лицо Небихета. Тот издал жалкий высокий писк и зашатался.
— Мой род, — сказала она, сама удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос, — восходит к великим царям древности, как и твой. Но мои предки женились на царевнах из прихеппальских городов, на знатнейших девушках Хатета и вольных дочерях Степи. Мои предки увеличивали славу и богатство своей земли, в то время как твои забились, подобно крысам, в самую глухую дыру, какую только смогли найти, и вырождались там до тех пор, пока не пришли к подобным тебе.
Конечно, никакого дара у него не было. Храмы древности хранили множество секретов, и это ничтожество просто нашло один из них. Наверняка его предки, бежав сюда, выбрали для себя покои верховного жреца, откуда тот мог слышать все происходящее в храме. Ламишет слышала о таком в легендах, слышала не раз, просто забыла об этом, поддавшись мгновенной слабости.
Небихет смотрел на нее пораженно и жалобно, не обращая внимания на стекающую по губам кровь. Наконец, его лицо ожесточилось, и он позвал стражу.
— Ты можешь говорить что угодно, — крикнул он вслед Ламишет, — но нас сюда привели боги, и сегодня ты в этом убедишься. Этой ночью я даже оставлю тебя вместе с чужеземцем — и лучше проведите этот день в молитвах, ведь вы можете не увидеть следующий.
***
Когда Ламишет увели, Несидий принялся беспокойно бродить по залу. Он так и не понял, чего же ждать от этого Небихета. Тот был горд, даже высокомерен, но его окружение давало для этого слишком мало поводов. Значит, к тому же зол и обижен — Несидий хорошо знал, как обманутые ожидания могут порождать злость и обиду. Если бы не его собственное положение, он бы даже посочувствовал Небихету, совсем еще мальчишке, на которого судьба взвалила непосильную ношу и не дала никаких средств, чтобы эту ношу подпереть. Но каким бы он ни был — обиженным, жалким, обделенным судьбой — этот царь мертвого храма на мертвом клочке земли держал их жизни в своих руках и поэтому был очень опасен. И чего бы он ни хотел от Ламишет, ничем хорошим это закончиться не могло. Стоило ли надеяться, что хотя бы в плену Ламишет смирит свой нрав и постарается смягчить их пленителя или хотя бы разузнать что-то полезное? Нет, слишком уж она не привыкла смиряться.
Поэтому, когда она вернулась, Несидий вздохнул с облегчением. Еще более разгневанная, чем прежде, но по-прежнему целая. Надолго ли?..
— Не будь так строга, — если жизнь становится все хуже и хуже, остается только шутить и надеяться однажды рассмешить богов, — ты лучший собеседник, которого он встречал за многие годы.
— Конечно, — согласилась она неожиданно мирно, но ее голос тут же предательски дрогнул от смеси ярости и отчаяния, — ведь я же царская дочь!
— Этот негодяй нас подслушал, — сказала Ламишет в ответ на недоуменный взгляд Несидия. — Теперь он смеет утверждать, что я всего лишь царевна, ребенком вовлеченная в обман. Он предлагал мне стать его женой и помочь ему захватить трон.
И даже не усомнился в ее словах. Палящее солнце и долгое затворничество могли сделать такое с человеком. А еще в таком маленьком поселении наверняка бытовали давние традиции кровосмешения, а род, считавший себя царским, не торопился смешиваться с другими... Может быть, Ламишет стоило принять предложение Небихета. Пара умалишенных, вообразившая себя царской четой, правящая руинами и ведущая на войну со всем Хатетом горстку оборванцев... Было в этом что-то пронзительно печальное и отвратительно-прекрасное. Несидий бы пустил слезу, не будь его собственная судьба тесно переплетена с их.
Богам, построившим этот храм, такое бы понравилось. Не зря же они поместили жутковатую и безумно-роскошную статую Висиру в этот зал, где стены покрыты простыми, скромными по сравнению с другими росписями фигурами. Временами Несидию даже казалось, что они тут вовсе не для украшения, а для чего-то другого, скрытого от глаз посторонних, но понятного посвященному человеку. Или не человеку. Несидий осторожно дотронулся до стены и погладил одну из выпуклых фигурок. Даже если он не мог узнать скрытого за ними смысла, главное, что смысл там был. Пусть он будет хоть где-то в этой жизни.
Ламишет тихо подошла и тоже прикоснулась к росписям.
— Я думала, как он нас подслушал, — сказала она.
— И как?
— Наверняка нашел какое-нибудь хитроумное устройство, оставленное древними. Храм полон ими.
Все веселее и веселее.
— Их давно разобрали и продали. Или он использует их против нас.
В голосе Ламишет вновь послышалась легкая дрожь, на этот раз скрывавшая нетерпение:
— Его предки бежали сюда через многие века после того, как боги покинули Хатет. И были заняты выживанием. Сотням жрецов потребовались тысячи бессонных ночей , чтобы раскрыть даже немногие тайны этого храма.
— Где мы возьмем... — Несидий запнулся. Она не сказала «бы». Живя в Хатете, он понимал язык этой страны все лучше и лучше с каждым днем. Она точно не сказала «бы». — Постой, уже потребовались?
— Чужеземец, — она опять начала звать его чужеземцем. Несидию не нравилось, как изменилась здесь речь Ламишет. И голос ее опять превращался в тот страшный, незнакомый и холодный. — Мой дед искал этот храм. Мой отец искал этот храм. Я сам искал этот храм с тех пор, как взошел на престол. Неужели ты думаешь, что мы не готовились к тому дню, когда боги вернут нам его? Не собирали все рассказы, все упоминания, все слухи?
Несидию это совсем-совсем не нравилось.
— Я знаю, — продолжила Ламишет, — ты мне не веришь. Я спрашиваю тебя, чужеземец: поверишь ли ты мне, когда я выведу нас из этого храма?
— Поверю, — прошептал Несидий.
Что ему оставалось? А уж если он останется в живых, то поверит чему угодно.
Ламишет знаком приказала ему отойти и не мешать. Ее ловкие пальцы забегали по выбитым и нарисованным фигуркам, словно одних глаз было мало. Временами она едва не вжималась лицом в стену, временами, наоборот, отходила на два шага назад и рассматривала всю роспись целиком. И лишь изредка она останавливалась и с силой стучала по выбранным фигуркам. Несидий забыл как дышать, и, судя по тому что их не беспокоили, так же не дыша ждал Небихет. Вряд ли ему хотелось, чтобы пленники сбежали, но вязкое, завораживающее ожидание чуда захватило и пленителя.
Наконец, Ламишет отступила от стены и торжественно произнесла:
— Убедись же, что все это время меня вели боги!
Она нашла какой-то острый выступ и ударила по стене в последний раз, сильно, так, что поранила руку.
Ничего не произошло.
Ламишет неверящими глазами посмотрела на свою кровоточащую ладонь, еще раз провела ей по росписи...
Снова ничего не произошло.
Несидий знал, что так оно и будет, но в это мгновение что-то в нем все же умерло. Ему казалось, что он уже давно изжил из себя остатки веры, но нет, они погибли сейчас.
Ламишет расхохоталась. Так дико и громко, что все бродившие по пустыне гиены услышали ее, и кровь застыла в их жилах. Кровь самой Ламишет продолжала течь, заливая руки и лицо, пачкая волосы и одежду. Беспокоило, похоже, это только Несидия, который не представлял, что ему делать. Нужно было успокоить спутницу... Зачем? Не милосерднее ли позволить ей окончательно сойти с ума? Помочь ему она все равно не сможет, пусть хоть ее страдания прекратятся.
Несидий отвесил себе мысленную пощечину. Он должен поддержать Ламишет, а не присоединиться к ней. В конце концов, он потерял только будущее, о котором и жалеть не стоило. Она потеряла целое царство, пусть и воображаемое.
Он подхватил ее в то самое мгновение, когда она начала оседать на пол. Она не вырывалась, но трясло ее так, что удержать было сложно. И она не проронила ни единой слезинки, только всхлипнула пару раз, сухо и полузадушенно. Несидию подумалось, что лучше бы она плакала и кричала. Ему начало казаться, что так и просидят здесь до конца времен, когда все кончилось.
— Этого не может быть, — пробормотала Ламишет, успокаиваясь. — Это какая-то ошибка.
Конечно. Все это с самого начала было одной большой ошибкой.